Краткая история о том, что тяжёлый груз так же нелегко сбросить как и нести. Даже если тебе в этом помогают.Когда мы познакомились ему было два года и два месяца.
Его мама привела его в студию, потому что упорно не теряла надежды, что ее сын всё-таки такой же как все. Или что он сможет быть таким же как все. Или что если он будет ходить в развивающую студию, то там ему помогут стать таким же как все. Она в это верила и верит до сих пор.
Не смотря на то, что в двух других студиях ей отказали.
Не смотря на сложную кардиологическую операцию, которую сделали ее сыну в десятидневном возрасте.
Не взирая на массу различных диагнозов, поставленных ему с самого рождения. И на однозначный приговор от нескольких лучших невропатологов города. И прочее и прочее...
Я никогда не имела дел с особыми детьми. И, честно, мне было страшно. Я не знала как нужно с ними заниматься.
.....Он долго не внимал моей речи, не шёл на контакт. Играть с ним как с годовалым было тоже неправильным: он не концентрировал внимание. Все крупные предметы бросал, а мелкие совал в рот.... И больше ничего не делал.
...И в те редкие минуты, когда его прозрачные голубые глазки находили в пространстве моё лицо и пристально в него всматривались я впадала в ступор. На меня смотрело неземное существо.
...Методист штудировала меня по программе для умственно отсталых, называла по имени-отчеству и убеждала, что я справлюсь.... А у меня несколько недель была тихая истерика, плавно переходящая в громкую. Я боялась. В каждом своём действии , направленном на этого мальчика я ощущала свою вопиющую некомпетентность. И неопытность. И вообще неспособность ему помочь.
Ему нужна была особая программа, в которой я на данный момент мало что понимала.
Но до тех пор, пока я смогла донести это до начальства, мне приходилось заниматься с ним и индивидуально и в общей группе. И это было тяжело.
Вся моя внутренняя энергия уходила на подготовку к этим занятиям.
Я выдыхалась. Нервничала.
Четырнадцать детей из общих групп не выматывали меня так, как одна мысль о том, что завтра нужно вести ему занятие....
Наконец мои методисты решили-таки устроить педконсилиум.
А чтобы приглашенные специалисты смогли правильно оценить развитие мальчика, мне пришлось сделать показательное занятие.
... Я знала, что это будет наш с ним последний урок и после я распрощаюсь с этим ребёнком. Сниму с себя ответственность. Поскольку и раньше не имела права ее на себя брать.
Занятие шло гладко, как по маслу.
Он взаимодействовал со мной, как и раньше, на своей волне. То есть почти никак. Но всё-равно всё было как-то иначе: будто он что-то решил там для себя в своих непонятных мысленных дебрях. Будто понял, что я ухожу.
...И я вдруг увидела какой прогресс произошёл с ним за этот месяц! Он катал мяч и складывал кубики в коробку, хотя ни разу до этого так не делал...
Наконец мы показали уважаемой комиссии всё, что умеем. И меня отпустили восвояси.
Взрослые умные тётеньки со специальным образованием и опытом работы совместно с героической мамой мальчика сидели на стульях в игровой комнате и решали его дальнейшую судьбу.
Я надевала в прихожей пальто и ботинки.
Он вышел ко мне и повис на дверной ручке.
-Пока! До свидания! - я махала рукой и смотрела ему в лицо. Как написано было в той программе для умственно отсталых.
И вдруг он стал хлопать в ладоши. По-своему хлопать и даже что-то лопотать. Я присела перед ним на корточки. И он взял мои ладони руками и начал ими хлопать. И был таким весёлым и безмятежным, каким я его еще ни разу не видела.
Он так прощался.
Долго.
А может мне просто так показалось.
Потом отпустил меня и ушёл в комнату, где сидели умные тётеньки со специальным образованием и опытом работы. И совместно с его измученной, но сильной мамой и решали, решали и решали его судьбу.